Георгий Мартынов - Каллисто [Планетный гость]
Он заснул с тревожным чувством, решив утром же поговорить с Куприяновым. Профессор обещал приехать в обсерваторию в девять часов утра.
ВДВОЕМ!
Нескончаемо долго тянулось для Широкова это утро. Он почти не отходил от окна, ожидая появления знакомого автомобиля. Но его все не было.
Когда часы показали, что назначенное время прошло, а профессор все еще не приехал, Широков не выдержал и пошел к Штерну.
Он нашел директора обсерватории в его кабинете, том самом, в котором они все провели памятную ночь на двадцать восьмое июля, когда еще таинственный космический корабль летел над Землей и неизвестно было, где он намерен опуститься.
Словно вечность прошла с той ночи!
Штерн был не один. Он сидел в том же кресле, и в той же позе, как и тогда, вытянув короткие ноги и скрестив руки на животе. Напротив него, на диване, сидел Козловский.
— Разрешите? — спросил Широков, останавливаясь в дверях.
Штерн повернул голову.
— Петр Аркадьевич! Рад вас видеть, — сказал он таким тоном, как будто они не виделись уже несколько дней. — Садитесь!
— Вы не знаете, когда приедет Михаил Михайлович? — спросил Широков.
— Уже соскучились? — усмехнулся Козловский.
— Михаил Михайлович только что звонил, — ответил Штерн. — Он немного задержится. Будет здесь часа в два.
— Дайте мне машину. Я поеду к нему.
— Машина всегда к вашим услугам, — ответил Штерн. — Но разве это так срочно?
— Я не могу ждать.
— Где же вы будете искать Куприянова? — спросил Козловский, который в продолжение всего разговора ласково и внимательно наблюдал за молодым человеком. — Не лучше ли подождать его здесь? Вы напрасно волнуетесь. Михаил Михайлович знает, что вы хотите ему сказать, как знаем это и мы. Теперь он одобряет ваше намерение.
— Теперь?..
— Сначала он был против. Но его убедили, что это нужно…
— Вы не знаете, что меня мучает, — перебил Широков.
— Возможно, — мягко сказал Козловский. — Многое может мучить человека перед таким шагом. Но вопрос о вашей пригодности к роли представителя Земли на Каллисто… — Широков в изумлении посмотрел на секретаря обкома. Козловский улыбнулся, — … давно обсужден и решен положительно, — докончил он.
Штерн положил руку на руку Широкова.
— Отбросьте от себя все сомнения, — сказал он, — Наша планета может только гордиться, что ее представителем будет такой человек, как вы. Велика и почетна задача, стоящая перед вами. Я дорого дал бы за то, чтобы быть на вашем месте, но годы… Идите вперед не оглядываясь!
— Ну так как же? — спросил Козловский. — Поедете искать Куприянова?
— Я подожду его, — сказал Широков.
— Михаил Михайлович хорошо знает вас, — сказал Штерн. — Он первый догадался обо всем. Правда, он противился вашему намерению, но потом, как вам сказал Николай Николаевич, понял, что это разумно и нужно. Вопрос был рассмотрен со всех сторон. Вам об этом не говорили потому, что мы не хотели влиять на ваше решение. Мы и так были уверены в нем. Если бы вы передумали… Да что глупости говорить! Разве можно отказаться от такого великого дела! Вопрос заключался только в том, как отразится на вашем здоровье пребывание на Каллисто. По этому вопросу Куприянов советовался с Синьгом, и они пришли к заключению, что все будет в порядке…
— С Синьгом?
— А с кем же еще? Каллистяне очень полюбили вас и рады, что именно вы хотите посетить их родину.
— Почему вы не сказали мне об этом раньше?
— А почему вы сами молчали? Единственное, что нас смущало, — это то, что вы полетите один.
— Смущало?..
— Да, но теперь больше не смущает, — сказал Штерн. — У вас нашелся товарищ.
Широков стремительно выпрямился.
— Кто? — порывисто спросил он.
Мгновенно мелькнуло воспоминание… Козловский изучал язык Каллисто… Неужели он?!.
— Георгий Николаевич Синяев, — ответил Штерн. — Его влечет то, что вас должно пугать, — двадцать два года полета на космическом корабле.
— Синяев…
— Вы как будто разочарованы? — спросил Козловский.
— Нет, но я думал… Мне показалось…
— Что это буду я? Скажу откровенно, имел такое намерение, но мне дали понять, что этого не следует делать. Я ведь не ученый и не могу принести большой пользы.
— Георгий Николаевич проделает на звездолете огромную работу, — сказал Штерн. — На корабле хорошие астрономические инструменты, и у него с избытком хватит дела на все двадцать два года. А вы получите товарища, с которым легче будет перенести долгую разлуку с Землей. Что ни говорите, а это нелегко. Вдвоем будет легче.
— Синяев не знает языка каллистян.
— Знает, правда, еще плохо, — сказал Козловский. — Вы помните, в лагере я говорил вам, что, кроме меня, еще один человек берет уроки у Лежнева.
— Давно он задумал это?
— Вероятно, тогда же, когда и вы. Но сказал об этом перед отъездом из лагеря.
— Это очень неожиданно, — сказал Широков. — И для меня очень радостно. У Георгия Николаевича есть семья?
— Да. Он, как и вы, не женат, но его родители живы. У него есть сестра и два брата. Ему указали на это обстоятельство, но он остался при своем решении. Я был у него, и он при мне говорил с ними. — Козловский нервно потер руки. (Широков хорошо знал этот жест, выражавший волнение.) Конечно, родителям тяжело. Они могут никогда больше не увидеть сына. Двадцать пять лет — не шутка. Его отец, старый коммунист, участник гражданской войны, понимает, что сын идет на великий подвиг. Он одобряет его. Сестра… братья, конечно, но мать… Что тут можно сделать? Но он тверд.
— Ему, должно быть, гораздо тяжелее, чем мне, — задумчиво сказал Широков.
Он сам был одинок. Его родители погибли во время Великой Отечественной войны в блокированном Ленинграде. Братьев и сестер не было.
Он был теперь совсем спокоен. Его желание встретило полное понимание и сочувствие. Куприянов, разговора с которым он боялся, по словам Козловского, не будет его отговаривать. Неожиданное известие, что он не окажется один на звездолете и на Каллисто, было не только приятно. Когда ему сказали, что у него есть товарищ, он понял причины своих колебаний. Это был страх перед полной оторванностью от людей, полным одиночеством среди каллистян, все же чуждых и не совсем понятных существ. Лететь на Каллисто вдвоем с молодым астрономом — это совсем не то, что одному.
— Его решение очень радостно для меня, — повторил Широков.
— Так же, как ваше для него, — сказал Штерн.
— Он обо мне знает?
— Пока еще нет, но, когда узнает, то будет, конечно, очень рад. Мы ведь и вам ничего не говорили о нем, пока вы сами не сказали о своем решении.
— В сущности говоря, — засмеялся Широков, — я вам ничего не говорил. Я только сказал, что хочу поговорить с Михаилом Михайловичем.
